ДОРОГА НАЗАД
Еще три часа ожидания! Время тянулось мучительно медленно… Многим в этакой ситуации помогает перелистывание страниц из жизни замечательных людей, то бишь проглатывание информации из изданий, именуемых желтой прессой. Не буду отпираться -- меня тоже увлекают подобные издания, особенно в части бракоразводных процессов, краж, банкротств и болезней… Не потому что я какая-нибудь там человеконенавистница. Просто читая об этом, находишь подтверждение тому, что все мы в принципе одинаковые: и здоровые, и больные; и богатые, и бедные; и счастливые, и несчастные. Так как от одной противоположности до другой ,можно сказать, рукой подать. Но я, как могу, противлюсь такому чтиву из-за того, что оно засасывает так же как просмотр телесериала. Те томительные часы ожидания пришлись как раз на кратковременный иммунитет против сенсационной продукции папарацци.
Что ж, есть много других способов скоротать подаренное впустую время. Например, по внешности окружающих людей попробовать определить их род занятий, характер или цель поездки. В этом я, признаюсь, не очень преуспела. Напротив сидевшая женщина, закутавшаяся в черное кашемировое пальто, все время подносила к заплаканным глазам беленький комочек носового платка. Я сразу же поняла, что она направляется на похороны ближайшего родственника. Заметив на себе мой взгляд, она тут же решила, что имеет право обратиться ко мне со следующей просьбой:
-- У Вас не найдется случайно таблетки супрастина? Мои закончились. А аптечный киоск на перерыве. Надо же такому случиться: на свадьбе племянницы откушала лобстеров. А у меня на них, оказывается, страшная аллергия: глаза невыносимо слезятся…
И вот когда оставалось два часа до отхода моего поезда, на пустующее рядом место подсела пассажирка. Весь ее облик говорил о том, что она совершенно случайно затесалась в ряды подобных мне страдальцев, тщетно пытающихся найти удобное положение на страшно неудобном пластиковом вокзальном креслице. Элегантный брючный костюм из дорогого твида, небольшая дорожная сумка из мягкой натуральной кожи, мимолетная искра в ушной мочке, сигнализирующая о том, что ее украшает внушительный бриллиант. И аромат, который заслонил все запахи, сопутствующие залу ожиданий.
Некоторое время она молчала. И когда я уже полностью примирилась с мыслью, что оставшиеся 4000 с хвостиком секунды придется коротать в одиночестве, которое особо ощутимо при большом скоплении незнакомых людей, я вдруг услышала вопрос, обращенный ко мне:
-- Не подскажите, который час?
Я, выразительно посмотрев на огромный циферблат, главное украшение зала ожидания, ответила.
Попутчица с мягкой улыбкой отреагировала:
-- Слона-то я и не заметила.
Неожиданно мои глаза встретились с заплаканными глазами женщины. Тут ошибиться было невозможно: они выражали тоску, которую, как ни старайся, не скроешь…
Слово за слово, и мы разговорились. Оказалось, что обе ждали одного и того же поезда. И обе возвращались домой. И в те минуты кратковременного единения двух незнакомых людей моя попутчица поведала удивительную историю, связанную с поездкой, из которой возвращалась…
«До пяти лет я росла в нормальной дружной семье. Мама работала в школе учительницей. Папа, окончив аспирантуру, готовился к защите диссертации. И вдруг мама заболела. Сначала это была только минутная слабость. Потом она стала жаловаться на слабость в ногах, руки переставали ее слушаться. Боковой амиотрофический склероз, злокачественная форма рассеянного склероза, скоро усадил ее в инвалидную коляску. Но самое страшное было впереди. А тогда она еще могла самостоятельно пользоваться ложкой, поднося к ней свое лицо, так как руку поднять уже было невозможно. Любой лежачий рассеянник мог только позавидовать ей! В выходные папа вывозил маму на улицу. Мы вместе с ним катили коляску до самого сквера. Там папа оставлял нас у лавочки, а сам спешил в магазин за мороженым. А потом мы ели мороженое, я гонялась за белками, а папа, подняв маму с коляски, помогал ей сделать несколько шагов у лавочки. Но не прошло и полгода, как мама окончательно слегла – атрофированные мышцы позвоночника уже не могли поддерживать ее спину в инвалидной коляске.
Прошло еще немного времени, и она перестала говорить, только мычала, если ей требовалась помощь. Вся квартира пропиталась запахом мочи. Папа, как мог, боролся с трудностями быта, но они все больше засасывали в трясину. Я была полностью предоставлена самой себе. Можно представить, какой вид я являла, сидя за одной партой с лучшей ученицей нашего первого класса. Вскоре ее мама потребовала, чтобы меня пересадили на другое место. Все одноклассники меня сторонились. Идти после школы домой я боялась. Меня пугала нечесаная дурно пахнущая женщина с горящими глазами в проваленных глазницах, которую раньше называла мамой. И как следствие всего этого, я связалась с дворовой шпаной, устроившей себе уютное пристанище в подвале нашего дома. Я была уже на волосок от того страшного, что случается с девочками в компании мальчиков из неблагополучных семей. Но тут все кончилось…
Сразу же с папиной работы пришло несколько человек помочь с подготовкой похорон. И среди них была она. Тогда я особо не обратила на нее внимания. Все мельтешили, перетаскивали мебель, кто-то мыл пол, кто-то прибирался на кухне. Потом оттуда доносился щекотавший мой нос потрясающий запах котлет. За те два года маминой болезни я просто забыла, как пахнет настоящая еда. .. И папа, и я думали, что после похорон наша жизнь наладится. Нет, этого не случилось. С работы он возвращался мрачнее тучи, что-то готовил на ужин, ставил на стол бутылку и за ужином в полном молчании ее опустошал. Он ни о чем меня не спрашивал, ничем не интересовался. Горе нас не сплотило, а наоборот, сделало совершенно чужими.
Но однажды папа пришел не один. Я сразу ее узнала и тут же приготовилась выпустить колючки, но этого делать не пришлось . Она вела себя так естественно и просто, разговаривала на равных, ни на минуту не переставая что-то делать: готовить вкуснющий омлет и делать потрясающие бутерброды, мыть посуду и подметать пол… Она меня просто околдовала. И когда она собралась уходить, я расплакалась. Тогда она задержалась, чтобы уложить меня спать, при этом поменяв постельное некогда белое белье и рассказав какую-то, не помню уже, смешную историю из своего детства. Счастливая, я уснула, не дослушав ее до конца.
А несколько позже моя жизнь превратилась просто в сказку. Новая мама просто из ничего творила чудеса. Она прекрасно шила и благодаря этому была одета с иголочки. А из обрезков ткани комбинировала мне наряды, от которых кружилась голова у всех моих подружек. После защиты диссертации папа прошел по конкурсу на замещение вакантной должности старшего преподавателя в областном ВУЗе. И мы переехали на новое место жительства. Невозможно было догадаться, что у меня не родная мама. Во-первых, мы обе были брюнетки. По отдельности и глаза, и губы, и нос, и овал лица у нас были совершенно разные. И при всем при этом нас считали по обстановке или же сестрами, или же мамой с дочкой – так похожи были наши лица?! Во-вторых, (какая-то мистика) у двух моих мам совпадали и имя, и отчество. Когда после нашего переезда в другой город мама в первый раз пришла на родительское собрание, представляться не потребовалось. Моя классная сразу же воскликнула:
-- Вы мама Лизы!
Я всегда в портфеле носила фото мамы, на котором она выглядела как киноактриса –в шифоновом платье с рюшами и бантом и с изысканной шляпкой. И при всяком удобном случае показывала своим одноклассникам, непременно уточняя, что это моя мама.
Она пекла фантастически вкусные пироги. И когда занималась тестом, в шутку лепила занятные фигурки всяких зверушек. Мне тоже захотелось … Я оказалась хорошей ученицей. И вскоре мама отвела меня в художественную школу. Потом Строгоновка… Там познакомилась со своим будущим мужем. Мои дети, дочь и сын, так же как и я, тянулись к моей маме. Только что вернувшись от бабушки с летних каникул, они начинали мечтать о новой поездке к ней.
Так сложились обстоятельства, что мы покинули Россию: можно сказать, даром, приобрели милую галерейку в Праге. Да и дети подросли. Для них открылись новые горизонты. .. Конечно же, я регулярно посылала маме деньги, но звонки становились все реже и реже. Я понимала, что обязана ее навестить, но постоянный цейтнот все мои благие намерения сводил на нет.
Три недели назад я получила от нее письмо, в котором она сообщала о своей болезни и просила обязательно приехать. В моей голове не укладывалось, что моя энергичная, вечно молодая мама может заболеть. А тут предстоящий вернисаж, к которому готовились более года. Я решила отложить поездку до открытия вернисажа. А через три дня после получения письма – телеграмма. Мама умерла… Я бы застала ее в живых, если бы не… Господи, как я себя корю…»
Наконец объявили посадку на наш поезд. Мы встрепенулись, одновременно встали и направились к выходу на перрон. У первого вагона, СВ, следовавшего до самой Праги, моя новоиспеченная знакомая остановилась:
-- Может, когда-нибудь увидемся!
Но смысл, вложенный в те слова, означал обратное. Меньше всего ждешь встречи со свидетелем твоей минутной слабости, так часто толкающей на опрометчивую откровенность. Изобразив на лице что-то похожее на улыбку, я кивнула головой и поплелась к своему плацкартному вагону, который, разумеется, был последним. Настроение и без того паршивое только ухудшилось. И тут меня захлестнула волна. Так случается иногда: тебе плохо и поэтому очень жалко себя, и вдруг сигнал… не понять откуда… И понимаешь, что все не так уж… Что может быть гораздо хуже. И сразу становится легко-легко… Как тогда. Ведь я возвращалась домой, туда, где ждет меня мама…
Главная Home